Когда воют волки - Акилину Рибейру
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Может быть, вы что-нибудь скажете о ком-либо из подсудимых?.. — предложил председатель, чувствуя, что выступление затянулось.
— Могу, о Мануэле Ловадеуше, например. Он человек добрый и знающий, причем знания он приобрел сам или от общения с более образованными людьми. С первой же нашей встречи меня восхитила легкость, с которой он без всякой подготовки выражает свои мысли. Меня восхитили также его рассудительность и терпимость, с которыми он объяснял свои жизненные неудачи. Когда я узнал, что он на скамье подсудимых, мне пришло в голову, что произошла судебная ошибка или налицо пристрастность.
— Что вы можете сказать конкретно по делу подсудимого, как один из лесных инженеров, на которых лежала задача освоения Серра-Мильафриша? — спросил председатель.
— Я могу поклясться своей честью, что если я и видел Мануэла Ловадеуша в наступавшей на нас толпе, то не слышал от него никаких провокационных заявлений, ни даже протеста. Наоборот…
— Будьте любезны объяснить, что значит наоборот, — попросил защитник.
— С большой охотой. Мануэл Ловадеуш удерживал самых горячих, призывал их не обрушиваться на чиновников и солдат, они-де народ подневольный, исполняют свой долг. И еще я слышал, как он сказал: «Пошли отсюда. Власти уже знают, что мы возражаем против работ, которые они намерены вести. И с нами должны согласиться. Мы тоже Португалия! Не надо портить ненужной строптивостью то, чего мы достигли!»
— Позвольте мне, сеньор председатель! — вмешался представитель министерства внутренних дел. — Если Мануэл Ловадеуш так успешно играл в горах роль королевы Изабеллы, почему же он не сделал этого раньше?
— Позвольте и мне, сеньор председатель! — заговорил Ригоберто. — Не знаю, действительно ли мой подзащитный выступал в роли королевы Изабеллы, скорее это была роль человека, призывавшего к благоразумию, но не отчаявшегося в успехе своего дела. Достаточно только этого, даже если бы он не взял на себя роль арбитра, что, впрочем, заслуживает похвалы, чтобы его присутствие там было оправдано.
Представитель министерства внутренних дел скорчил недовольную гримасу и был вынужден проглотить пилюлю. Сесар Фонталва продолжал:
— Есть люди, для которых делать добро, я бы сказал, является внутренней потребностью, хотя это стремление не подавляет в них другие. Оно доставляет им радость так же, как другим доставляет удовольствие делать людям зло. Недаром существуют понятия эгоизма и альтруизма.
— Значит, вы считаете, что подсудимый сыграл положительную роль в происшедших событиях? — задал вопрос представитель министерства внутренних дел, заметно сбавив тон.
— Совершенно верно. Возможно, что без вмешательства Мануэла Ловадеуша, который пользуется у горцев определенным влиянием, пролилась бы кровь, как это было в первой зоне. А во второй зоне войска и народ побратались. И разве не к этому стремится наше государство!
— Прошу занести в протокол, сеньоры судьи: подсудимый пользуется среди горцев таким влиянием, что смог заставить их остаться на месте.
— И это вменяется ему в вину? — удивился Фонталва. — По-моему, если он оказал то влияние, которое мы предполагаем, его действия следует лишь одобрить, а не осуждать. Прошу глубокоуважаемых судей для выяснения истинных виновников рассмотреть следующие вопросы: почему во второй зоне не было беспорядков и кровопролития? Благодаря чему или кому этого не произошло? Если вас интересует мое личное мнение, извольте: то, что эти люди находятся здесь, я объясняю лишь чрезмерным усердием полицейских. Мой разум восстает против этой нелепости, поскольку она влечет за собой явное беззаконие.
Затем Фонталва заявил, что кончил свои показания. Его последние слова, произнесенные патетическим тоном, наполнили зал торжественной тишиной. Однако через минуту представитель министерства внутренних дел, словно опомнившись, положил свои белые руки на стол, полюбовался ими, внимательно осмотрел ногти и проговорил:
— Коль скоро сеньор инженер утверждает, что имел с подсудимым частные беседы, пусть будет добр сказать мне, не приходилось ли ему слышать во время этих разговоров изложение каких-либо теорий. Быть может, между вами имели место споры, я не говорю дискуссия, поскольку всякая дискуссия подразумевает компромисс?
Свидетель молчал, всем своим видом выражая презрение к чиновнику, но отнюдь не замешательство.
— Не кажется ли вам, — вкрадчивым голосом настаивал представитель министерства внутренних дел, — что перед нами скрытый коммунист?
— Нет, сеньор, ничего подобного мне не кажется, — запальчиво начал Сесар Фонталва. — Судя по тому, что я слышал от Мануэла, он верит лишь в здравый смысл и моральный долг, который все мы имеем друг перед другом, а неравенство условий, в которых живут люди, причиняет ему боль. Однако эти положения могут основываться на законе божьем и на учении Толстого. Таким образом, взгляды Ловадеуша нельзя отнести к той или иной политической или философской системе, а значит, нельзя и рассматривать. Это мое мнение, и, надеюсь, вы со мной согласны. Если же иметь такие взгляды — преступление, чтобы избежать его, нам придется вернуться в каменный век и убеждать друг друга не доводами, а каменным топором.
Представитель министерства внутренних дел помолчал с минуту — это была напряженная минута, весь зал умолк — и снова начал:
— Значит, взгляды подсудимого нельзя отнести к программным положениям той или иной политической организации, подпольной или легальной?
— Нет, сеньор. По крайней мере так мне кажется.
— Уж очень уверенно вы заявляете это. Позвольте задать вам один вопрос: вы занимаетесь политикой?
— Я не состою в Единой партии.
— Но вы государственный чиновник?
— Да.
— В чем, по вашему мнению, причина беспорядков, которые были в первом секторе?
— Взаимное непонимание обеими сторонами тех намерений, с которыми туда пришли те и другие. Войска получили приказ поддержать порядок, население отстаивало старые традиции. В моем секторе я не допустил возникновения стычки, охлаждая пыл одних и других. Большую помощь в этом мне оказал Мануэл Ловадеуш.
— Если я правильно понял, вы считаете, что главная ответственность за случившееся в первом секторе падает на войска?
— Понимайте, как хотите.
Снова наступила настороженная, зловещая тишина. Представитель министерства внутренних дел, розовый от удовольствия, потер руки и тягучим голосом произнес:
— Понятно. Еще один вопрос, только один, чтобы вам не показалось чрезмерным то старание, с которым я стремлюсь установить истину и служить социальному порядку. Если бы подсудимый Мануэл Ловадеуш правильно использовал свое влияние на местное население, то есть разъяснил бы, что горы принесут много больше пользы, если будут засажены лесом и переданы Лесной службе, чем если все останется по-старому, его послушали бы?
— Пожалуй.
— Пожалуй?! Мне приятно слышать это слово. «Пожалуй» в ваших устах, устах свидетеля
